— У меня с собой только это. Паспорт не обязан носить.

Я, не теряя бойкого Сашу из вида, открыл книжку, оказавшуюся студенческим билетом учащегося сборочного техникума с закрепленным скрепкой на второй странице льготным проездным билетом на месяц. Я аккуратно переписал данные студента третьего курса, группа ТТМ-322, Белова Александра Геннадьевича, после чего положил студенческий на место.

— Что у вас?

Возрастной гражданин вытащил «права», данные из которых я также переписал.

— Я вас, граждане, официально предупреждаю о незаконности распития спиртных напитков в общественных местах. Если, еще раз увижу — поедете в отдел для составления протоколов. Надеюсь, что мы друг друга поняли.

Я пошел прочь, тревожно прислушиваясь, не рванет ли за мой излишне ретивый Саша, но — нет. Кроме невнятного, но неодобрительного бубнения, других звуков не раздавалось. Отойдя метров на сто в сторону ЦУМа, я встал у пешеходного переходя, периодически поглядывая в сторону летней веранды. Через некоторое время, к, недовольно поглядывающим в мою сторону собутыльникам, присоединился третий, судя по движениям, тоже молодой, лицо его было плохо видно. Судя по движения, мужчины обсудили меня, но видно, что мое присутствие портило людям настроение. Собрав пирожки и бутылки, собутыльники двинулись в сторону Центра, бросая на меня недовольные взгляды, а я двинулся к киоску Марины.

— Ну что, вы их задержали? –мужчина смотрел с любопытством, а женщина — с откровенным страхом.

— Нет.

— Но почему?

— А за что?

— Я же вам сказал….

— Это вас ограбили и изнасиловали?

— Нет, конечно, но….

— А вот Марина мне ничего не сказала.

— Вы такой же, как все — женщина смотрела на меня, презрительно кривя губы.

— Как кто?

— Как все. Все говорите умные слова, за которыми просто нежелание ударить палец о палец. Все вы одинаковые.

— Вы вообще, Марина, о чем?

— Я открыла дверь своей квартиры, а они, их было двое, прятались в тамбуре квартир напротив моей. То есть они знали, где я живу. Меня затолкнули в квартиру, кто-то очень сильный схватил меня за шею и затащил в ванную, раком поставили над ванной, и начали спрашивать, где деньги и золото. А у меня нет ни денег, ни золота. Я просто продавец, на которого записан этот сраный киоск — Марина почти кричала мне в лицо: — А Тима возил из Грузии одежду и отдавал мне на реализацию. Когда я сказала, где лежат деньги и золото, один убежал смотреть, а второй продолжал меня держать. Я чувствовала, как он распаляется от того, что я в такой позе, не в силах ничего сделать, ничего не соображающая от страха. Он заводился и смеялся мне в ухо, с таким всхлипыванием, как слюной захлебывался. А потом прибежал второй и сказал, что нашел только кольцо мое, обручальное, и сто рублей на черный день. И тогда тот, что меня держал, обрадовался, и сказал, что он меня сейчас изнасилует, и я все расскажу. Он стянул с меня трусы и стал пихать свою руку мне между ног. Он схватил меня за волосы там, и стал их рвать. Вы понимаете? Ему не деньги были нужны, а сделать мне больно, как можно больнее. Я плакала, но думала только об одном — чтобы сейчас не пришла моя мама, с дочерью из детского сада. Что если эта тварь будет пытать мою дочь — я все сделаю, что бы он оставил мою девочку в покое. Мне повезло, соседи стали возвращаться домой, и эти ублюдки убежали. А еще мне повезло, что в эту ночь ко мне Тима пришел. Их состав в Чечне разграбили, все забрали, Тимофея избили. Жена его из дома выставила, поэтому он пришел ко мне, а я его оставила. Иначе бы я сошла с ума. Он меня смог уговорить пойти в милицию, подать заявление. А там, такой же как вы, лейтенант только, слушал меня долго, а потом стал рассказывать, что мне придется пройти через тысячу рассказов, о том, как меня, и где трогали, сколько раз рвали волосы, куда он засовывал свои пальцы. Будут допрашивать мою дочь, мою маму. А я ведь ей до сих пор не сказала ничего. Я послушала этого лейтенанта, и сказала, что мне ничего не надо. Я поняла, что буду стараться жить, как будто ничего не произошло. Хотя это очень-очень тяжело. Мне по ночам ужасы сняться, как меня хватают какие-то темные мужики… А сегодня мимо киоска шел высокий парень, и проход мимо меня, засмеялся. И я поняла, что это был он. Смех такой, неприятный, всхлипывающий. Он на меня так посмотрел, как будто сказал: — я знаю, я еще с тобой не закончил, я еще приду. Я не сдержалась, очень испугалась, сказала Тиме, он к вам обратился. А теперь вы, такой красивый, с гербами и пистолетом, мне рассказываете, что у вас нет оснований его задержать? Все говорят умные слова и ничего не делают, о этот упырь ходит вокруг и улыбается мне в лицо — женщина закрыла лицо ладонями и низко, с надрывом, зарыдала, а я согнал Тимофея с табуретки и уселся ждать, когда Марина успокоится.

Глава 15

Глава пятнадцатая. Ох уж эти женщины.

Любовался я своим отражением в сапогах минут пять, прежде, чем Марина закончила хныкать.

— Слушать готовы? Или еще немного подождем?

— Готова. — Марина решительно оттерла лицо платком и подняла на меня красные глаза.

— Вам все правильно сказали. И все вопросы вам будут задавать. В не только вам, но и дочери, и матери. И не только следователь, но и на суде — судья, адвокат, прокурор, подсудимый. Любой из них и любые вопросы. Единственное что — если речь будет о половой неприкосновенности, то суд будет закрытым. То есть, будут все перечисленные, но, не будет публики в зале суда. Но, тут неизвестно, что хуже. Те же ваши знакомые, узнав про закрытый суд, сами все додумают и со всеми поделятся, своим видением ситуации, со сколькими вы мужиками переспали, от кого у вас ребенок и насколько ветвисты рога у Тимофея. Поэтому, если вы не готовы через это пройти, то лучше не начинать. А во-вторых: вы тут меня обвинили, что я не задержал этого парня. Ну, я бы его задержал. А дальше, то что? Дела, как я понимаю, нет, вы от заявления отказались. Даже, если бы оно было, то единственным доказательством было бы опознание по смеху? Мне уже смешно. Естественно, что он будет на опознании смеяться по-другому. Его через несколько часов отпустят, а потом он придет к вам с претензией. Вы уверены, что вы к этому готовы?

— И что теперь? Государство защищает преступников, а я должна по пол ночи не спать, потому что я боюсь, и выходить из дома только в сопровождении мужа, так что ли? Да, нахрен, нужно такое государство!

— Вы, Марина, мои слова передернули, а то, что не сказал, сами додумали.

Я вам говорю, что государство права преступников соблюдает очень строго, поэтому на основании только ваших слов его никто задерживать не будет. Нужно что-то более весомое. Я данные парня установил, он учится в сборочном техникуме. Думайте, откуда у него данные, где вы живете, ведь кто-то с ним вашим адресом поделился. Тот, кто что-то про вас знает, но не все подробности. Например, как я понимаю, Тимофей ваш — я ткнул пальцем в опешившего парня: — я думаю, что его из числа наводчиков можно вычеркнуть. Он же знал, что денег у вас нет. А хотя… Может быть Тимофей подговорил своих знакомых, чтобы этим нападением вызвать у вас нестабильное эмоциональное состояние, и, побыстрее, залезть к вам в постель.

Я полюбовался на моих, растерянно переглядывающихся, собеседников и засмеялся:

— Извините, я пошутил. Просто, подумайте сами, откуда у преступников взялась информация о вас, я тоже, в свою очередь, кое что сделаю. Через несколько дней к вам подойду, может быть что-то новое будет. А сейчас извините, меня вызывают.

Я вышел из киоска и двинулся к ЦУМу, пытаясь связаться с дежуркой:

— Я двадцать третий, кто меня вызывал?

— Двадцать третий, как слышишь?

— Двадцать третий, слышу хорошо.

— Двадцать третий, Станционный Бродвей девять, первый подъезд, между первым и вторым этажом драка. Как понял меня?

— Понял, выдвигаюсь.

— Извините — запыхавшаяся Марина заступила мне дорогу.