— Ноль два, слушаю, седьмая.

— Девушка, я только что видел на перекрестке улиц Студеной и Бродвей находящегося во всесоюзном розыске за разбои Белова Александра Ивановича. Он пошел в сторону театра «Рубиновое сердце». Приметы — на вид восемнадцать — двадцать лет, рост больше двух метров, телосложение среднее, волос светлый, короткий, одет -рубашка с коротким рукавом с маленькими цветными автомобильчиками, брюки коричневые.

— Записала, кто говорит?

— Грузчик мебельного магазина Федюлькин, ветеран труда.

Я положил трубку, повернулся и сунул аппарат в руки, хлопающей глазами, регистраторше:

— На, свой телефон, подавись им.

Когда подходил к дверям, услышал в спину:

— Гражданин, скажите…

— Чего, вам, уважаемая?

— У нас тут что, мебельный открыли?

— Ну, конечно, открыли, тут, в трех домах отсюда — я неопределенно помахал рукой. Пусть поищет свой мебельный, курица.

Вышел на крыльцо, аккурат в тот момент, когда, мимо меня, два цыгана, весело скалясь золотыми фиксами, протащили какой-то увесистый пакет. Пройдя здание поликлиники, они скрылись за металлическими гаражами, чтобы, через минуту, вернуться уже с пустым пакетом. Не похоже, чтобы они, за гаражами, выбрасывали мусор. Я, задумчиво глядя исключительно под ноги, двинулся вверх по улице Студеной. За гаражами стояла знакомая мне, бежевая «ВАЗовская» шестерка, с одним бдящим, а вторым дремлющем цыганом. Ромалский схрон еще действовал. От злости, мне жутко захотелось мяса, захотелось, просто до дрожи. Я сделала большой круг и вышел на привокзальную площадь. Взял пару, горячих еще, беляшей, в маслянистой коричневой корочке, заплатив за все восемьдесят копеек, я пошел на переходный мост, в надежде увидеть, ждущего электричку, Вайса, чтобы навести на него погоню. Но Вайса нигде не было, зато меня справа –слева, взяли в коробочку два худощавых паренька, с «голодными» глазами и сбитыми, до закостеневших мозолей, казанками рук.

— Здорова. Ты откуда?

— Пацаны, вам не обломится. Вы что-то в своем Цементске, совсем одичали.

— Да ты… — один, что из них, с темными волосами, попытался кинутся на меня, но второй, посветлей, и, более сообразительным лицом, заступил ему дорогу.

— С чего ты взял, что мы с Цементска?

— Да хоть с Квадратово — я назвал другой город-спутник Города, славящийся, такими же, отмороженными пацанам: — все равно дебилы.

— Ты че дерзкий такой?

— Слушай, я вам один умный вещь скажу, только ты не обижайся. Вы сейчас на привокзалке кого ни будь нахлобучите, и поедете к себе обратно, на паровозе, в ваш Цементск….

— Мы не из Цементска.

— Да мне то, по барабану. Все равно на паровозе. А в районе Городка ученых, вас там же, на паровозе, и повяжут, потому что время прохождения ориентировки у железнодорожных ментов до Головино, до которого сто двадцать километров, ровно пятнадцать минут.

— Ты че, мент?

— Ага, в халате рабочем. Нам ментам, сейчас такую форму тайную дают. Да и вообще, за два рубля садится, это только ваши, с Цементска могут.

— Мы не из Цементска.

— Да не важно. Бабла срубить хотите?

— Мы то хотим, а вот ты кто такой…

— А на какой предмет, вы, пацаны, интересуетесь, кто я такой? Я вам тему предлагаю, а вы дальше думайте.

-Че за тема?

— Вон видишь, цыганье пасется?

— Ну, вижу.

— У них, у каждого, в кармане, вот такой пресс полтинников –я показал два своих пальца, и молодые Робин Гуды из Квадратова, округлили в изумлении глаза.

— И у каждого, на всех пальцах, по печатке. Если их резко нахлобучить, знаете какой выхлоп сразу будет

— Если тема такая вкусная, что сам по ней не двигаешься?

— Пацаны, я с серьезными людьми работаю, каждую неделю этим тварям грамм по двадцать голды сдаю. Они меня знают, как облупленного. И тут я нарисуюсь, такой красивый. Меня же. на следующий день, найдут и на нож поставят.

— Так и нас найдут.

— А вы че, местные? Как вас и где искать? Ладно, я вам сказал, вы решайте, а я пойду. Цыгане, кстати, в пять часов уже домой сваливают, так что смотрите.

— Слышь, зема! Если ты с ними работаешь, зачем нам их сливаешь?

— Да, достало меня уже это зверье. То весы под углом держат, то на деньги кануть пытаются.

Я махнул рукой и побрел через площадь. Отойдя, метров на сто, обернулся.

Возле моих, недавних, собеседников, уже стояло человек десять, одетых как натуральные босяки, парней. Интересно, пойдут ребятишки сегодня бороться с несправедливостью? Хотелось бы, что бы пошли и, именно, сегодня. А мне, пока, надо найти детскую песочницу почище, где собачки лапки не задирают и не присаживаются.

Началось все около шестнадцати часов, по случайности, одновременно, с началом развода роты ППС. По прямой между дракой у ювелирки и тридцатью милиционерами было всего метров пятьсот. Человек десять парней, одетых в цветастые, заношенные рубахи, с трех сторон, набросились на скупщиков у дверей «Алмаза». Сразу трое цыган легли и больше, участия в веселье, не принимали, очевидно решив, что безопаснее принять позу эмбриона и тоненько, жалобно подвывать. Да, периодически, им «прилетали» пинки от дерущихся, причем с обоих сторон, но это было лучше, чем пропустить прямой удар в нос от юного боксера, пылающего к тебе классовой ненавистью. Я стоял в узкой щели между гаражами, периодически выглядывая наружу, как кукушка из часов. Драка шла уже минуты три, кто-то еще упал, присоединившись к лежащим на асфальте цыганам. Скоро уже подоспеет доблестная милиция, охранник скупки, наверняка, закрыл изнутри дверь и вызвал наряды. А вот, сонные цыганские охранники из Жигулей, не спешат на помощь своим собратьям, а я на них очень рассчитывал. Тут, мимо меня, что-то громко крича, пробежал от арки цыганистый мужчина, лет сорока, из особых примет имевший оторванный воротник рубахи и залитое кровью лицо. В двух метрах от меня, за гаражом, раздались крики, хлопнули двери машины, и два свежих бойца, сжимая в руках что-то увесистое, побежали к месту битвы. Я же, как улитка, стал протискиваться в узкую щель между двух ржавых гаражных стенок. Вывалившись из узкой щели возле багажника «шестерки», я стал медленно подкрадываться к пострадавшему цыгану, принявшему пост у золотохранилища. Я никогда не бил человека по голове сзади. Сегодня, это было, в первый раз. Пострадавший цыган, неотрывно смотрел в сторону арки, высунув голову из-за угла гаража, что-то непрерывно и горячо бормоча. Наверное, болел за своих. Удар хлопчатобумажным носком, до упора набитым песком из детской песочницы, получился, каким-то, не резким и мягким. Но, толи от ранее полученных в бою травм, то ли еще по какой причине, цыган, даже не обернувшись, стал медленно оседать на землю, пытаясь зацепиться руками за петли гаражных ворот. Не мешкая, я, через носовой платок, открыл двери «жигулей» и стал осматривать салон в поисках трофеев. Тяжелый пакет я нашел на полу, между спинкой переднего и задним сиденьем. Он был завален какими-то грязными тряпками, и нашел я его, только потому, что знал, что в салоне, обязательно, что-то есть. За углом раздавались, становившиеся все громче, крики и торопливые шаги нескольких человек. Я подхватил свой носок и стал, вновь, втискиваться между гаражами. Меня едва не заметили. На последних двадцати сантиметрах, носок зацепился за какую-то металлическую заусеницу, порвался, из него стал широкой дорожкой сыпаться песок. Пришлось его бросить. Рабочий халат, порванный в одном месте и покрытый ржавчиной, выбрасывать я не стал. На нем, как мне кажется, были нашиты метки прачечной. Его я засунул, предварительно замотав в него увесистый пакет с трофеями, на школьной спортивной площадке, в широкое дуло макета танка, на дистанции для метания гранат. А сам, пробежав через двор, запрыгнул в подходивший к остановке троллейбус и, через пятнадцать минут, был уже дома. Вроде бы все прошло гладко, нигде я не напортачил. Осталось только одно — забрать добычу из тайника и вывезти ее в безопасное место.